Восклицательный знак детской литературы

Чуковскийad Есть писатели, которых читают единицы. Есть писатели, которых читают сотни, тысячи. Есть писатели, которых читают все. Корней Иванович Чуковский принадлежал к последним. Потому что наверняка нет на свете такой мамы и такого папы, которые не считали бы обязательным прочитать своему ребенку про Доктора Айболита и Бармалея, про Мойдодыра, про Муху-Цокотуху, и нет на земле такого мальчика или девочки, которые, услышав, например, «Вдруг зазвонил телефон», не могли бы продолжить. Но вот дети подросли, и «Джек – потрошитель великанов», «Тараканище», «Крокодил», «Федорино горе» сменились в их руках «Мюнгхаузеном», «Томом Сойером», «Маленьким оборвышем». Конечно, это Распэ, М. Твен, Гринвуд, но перевел, а вернее, пересказал их нашим сыновьям и дочкам все тот же Чуковским. А вот еще одна книга «Приключения Робинзона Крузо». Тоже всеобщая. Но стала бы она таковой, если бы не Корней Иванович? Не уверен. Ведь и не каждый взрослый доберется до «Пятницы», столько в настоящем «Робинзоне» рассуждений и нравоучений, а о маленьких и говорить не стоит. А тут просто, ясно, увлекательно. Моему 4-летнему сыну, помню, читал «Робинзона» 3 раза подряд, а четвертый отказался, потому что — ну сколько можно?

Чуковский переводил не одних только детских писателей, но Уитмена, Россетти, Браунинга, Шекспира, Конан-Дойля, Киплинга, т.е. знание языка у него было превосходным. И тут — восклицательный знак! Усвоил Корней Иванович английский без посторонней помощи еще в юношеском возрасте. Можно представить, каких трудов это ему стоило, тем более, что действительность к таким занятиям не располагала.

Николай Васильевич Корнейчуков (отсюда псевдоним) родился в Петербурге. Отец — студент, бросил мать — крестьянку Полтавской губернии — с двумя детьми. Видимо, поэтому она оставила столицу и переехала а Одессу. Там Николай провел детство и юность. Учиться начал во второй городской гимназии, но в пятом классе был исключен по указу об освобождении гимназии от «кухаркиных» детей, вынужден был работать и одновременно готовиться к сдаче экзаменов на аттестат зрелости экстерном. С 1901 года стал печататься в газете «Одесские новости», а через два года был даже отправлен в качестве ее собственного корреспондента в Лондон (страшные все-таки стояли времена: провинциальная газета имела свою корреспондетскую сеть за рубежом! Ужас). В 1905 году Чуковский — уже житель Петербурга, постоянный сотрудник журнала «Весы», который редактировал Брюсов. И — снова восклицательный знак! Чуковский по роду деятельности не являлся ни детским писателем, ни переводчиком. Прежде всего он был литературоведом, литературным критиком. С этого он начинал у Брюсова. Этим — исследованием литературы, русского литературного языка, творчества писателей, отечественных и зарубежны«, рецензированием книг, статей — занимался всю жизнь. Первая литературоведческая книга «От Чехова до наших дней» вышла из-под его пера 1908 году, последняя «Высокое искусство», посвященная теории перевода, ровно через 60 лет.

И все эти годы были наполнены тяжёлым трудом. Чуковский не принадлежал к тем счастливым авторам которым литературный процесс дается легко и свободно «Никогда не наблюдал я, — отмечал он, — чтобы кому- нибудь другому с такими сложностями давалась сама техника писания. Я ни одной строчки не могу написать сразу, перестраиваю каждую фразу по 7-8 раз. Иногда три часа кряду сидишь за столом и три фразы родишь…» Чуковским работал много и упорно. Никогда не пил, не курил, не играл в домино или в карты, не знал, что такое «убивать время». Ежедневно вставал в 5 часов утра и садился за стол. В его доме гостей встречала надпись: «Прошу даже самых близких друзей приходить только по воскресеньям» и далее: «Дорогие гости, если бы хозяин этого дома даже умолял вас остаться дольше 10 часов — не соглашайтесь».

И вместе с тем Чуковский не был мрачным затворником, суровым, прямым и целеустремленным, как баллистическая ракета или коммунист на митинге. Друзьям он представлялся человеком жизнерадостным, остроумным, легким в общении.

Как-то раз, уже в пожилом возрасте, зашел Чуковский вместе с приятелем в сберкассу. Очередь узнала, расступилась. «Позор! — закричал он нарочито трубным голосом — дамы уступают мне очередь, я — дряхлый старик!» И тут увидел маленькую девочку, наклонился к ней, начал задавать вопросы, а потом попросил своего знакомого: «Только никому ни слова, а то опять пойдут разговоры о том, что я интересуюсь маленькими детьми потому, что у них молоденькие мамы».

Однажды, засидевшись в библиотеке, Чуковский не смог купить бутылку клея, который был ему нужен, все магазины к тому времени закрылись. По дороге попалась редакция какого-то толстого журнала. «Моя дорогая, — обратился он к одной из сотрудниц, — умоляю, похитьте для меня клей». «Он уже похищен, — засияла женщина. — Но расплатиться вы должны экспромтом». Чуковский наклонился над ее столом и, припевая, приплясывая, тут же написал: «О, похитительница клея, ты сердце бедного Корнея так приклеила к своему, что не отклеиться ему».

В весенний вечер в первые годы после войны Чуковский с товарищем прогуливался во дворе дома, где жил. Вокруг никого не было, лишь недалеко в сумерках расплывалась чья-то неясная фигура. Беседа шла о Некрасове, Панаевой. Вдруг Чуковский громко: «Нужно учиться у Иосифа Виссарионовича. Вот мы с вами ляжем спать, а в его кабинете будет гореть свет до самого утра». И снова идет беседа. Потом опять громко: «Нет-нет, роман «12 стульев» и вправду может оказать нежелательное влияние на нашу молодежь». Собеседник Чуковского удивился и только затем понял: слова эти были адресованы не ему, а тому субъекту в темноте. И— новое удивление! Оказывается, и Чуковский, вроде бы совершенно далекий от политики человек, испытал на себе тяжелую руку власти. Как-то, разговорившись с художником П. Васильевым — главным рисовальщиком Сталина и Ленина, Чуковский сказал: «Вы пользуетесь известным снимком обоих вождей, но неужели не видите, что это фотомонтаж? Рядом с Лениным, помниться, сидел Зиновьев». А через несколько дней статья в «Правде» про сказку «Одолеем Бармалея»: «Вредная и пошлая стряпня Корнея Чуковского». Досталось ему и во времена гонений на Зощенко и Ахматову, и даже из учебников по истории советской детской литературы его имя исчезло. Но читатели на все это внимание не обращали, общий тираж книг Чуковского составил более 160 млн. Потому что одни дети вырастали, но появлялись другие, и им тоже был нужен Чуковский.

Он был высокого роста, длинноног, длиннорук с крупными кистями — настоящий восклицательный знак.

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *