Коротко о разных — 4

М. Волошин
«Волошин был грузный, толстый мужчина с огромной головой, покрытой буйными кудрями, которые придерживались ремешком или венком из полыни, с курчавой бородой. Он ходил в длинной рубахе, похожей на древнегреческий хитон, с голыми икрами и сандалиями на ногах… Был умен, образован, имел непреодолимое влечение к парадоксам.
— «Женская красота есть накожная болезнь”. Идеальную красавицу способен полюбить только писарь.
— Я враг всякой общественной деятельности. От нее ничего, кроме вреда, не бывает… Зачем ликвидация безграмотности? Есть радио, его могут слушать и безграмотные.
— Заплата очень идет к платью, но только она должна быть контрастирующего цвета — красная на зеленом платье, оранжевая на синем и т. п.
— Наша собственность — это только то, что мы отдаем. Чего мы не хотим отдать, то не нам принадлежит, а мы ему принадлежим. Не мы его собственники, а оно наш собственник»
Обладал изумительной способностью сходиться с самыми разными людьми. Во время Гражданской войны, когда Крым то и дело переходил из одних рук в другие, умел, не поступаясь достоинством, дружить и с чекистами, и с белогвардейцами и всячески хлопотал перед красными за арестованных белых, перед белыми — за красных. Однажды при белых Волошин прятал на чердаке большевика, и очень мужественно и решительно держался с нагрянувшей контрразведкой. Когда впоследствии благодарили его за это, сказал: «Имейте в виду, что когда вы будете у власти, я так же буду поступать с вашими врагами»

М. Булгаков
Вспоминал поэт С. Липкин. «Недра» приняли к печати мою юношескую слабенькую поэмку. Прихожу я в редакцию, а секретарь редакции говорит, что цензура зарезала мои стихи. Так, девятнадцатилетний, я впервые столкнулся с цензурой. Я был в замешательстве, не знал, что мне делать. Уйти или чего-то ждать. В глубине комнаты сидел человек, лицо которого мне показалось не только красивым, но и значительным. Что-то было в этом лице необычное, несоветское, что-то из прежней жизни. Незнакомец был в мятом, заношенном, кургузом пиджаке, в накрахмаленной белоснежной манишке, галстук бабочкой, из-под рукавов с потертыми краями виднелись старорежимные твердые манжеты. Он мне сказал: «Выше голову, мой юный пиит, вы начинаете в лучших русских традициях — с цензурного запрета». Это был Булгаков. Он великодушно предложил мне пообедать с ним в Доме актера у Страстной. Мы направились к площади Ногина, чтобы сесть в пятнадцатый номер трамвая. На площади чернела большая толпа: давно не было трамвая. «Видно, давно нет трамвая», — тонко заметил я, а Михаил Афанасьевич сказал: «Меня не то удивляет, что трамваи не ходют, меня то удивляет, что трамваи ходют».

В. Гроссман
Свою вторую жену Ольгу Михайловну Гроссман «отбил» у писателя Б. Губера, от которого она имела двоих сыновей, оставшихся с отцом. В 1937 году Губер был репрессирован. В тот же вечер арестовали и Ольгу Михайловну. Гроссман сразу забрал к себе мальчиков: одному было 6 лет, другому 12; и начал хлопотать об освобождении их матери, сообщив, что арестованная давно уже является его, а не Губера, женой, тогда как в то время это было опасно: часто люди, наоборот, оказывались от попавших в НКВД родственников. Ольга Михайловна рассказывала, что он встречался по её поводу с крупным деятелем. И тот долго уговаривал Василия Семеновича развестись с Ольгой Михайловной. И спросил: «Сколько ей лет? — Двадцать девять». Тогда он стал его убеждать, что она уже старая, а Василий Семенович может жениться на молодой. «Но я ее люблю», — сказал Госсман. Чудо произошло. О. М. спустя год освободили. В 1955 году Гроссман ушел от неё к другой женщине. Правда, спустя три года вернулся.

Л. Лунгина
Лилиана Лунгина до 12 лет жила в Париже и потому безупречно владела французским. Она закончила Московский институт философии, литературы и истории, пыталась заниматься переводческой деятельностью, но в 50-е годы «очень следили, чтобы евреев (среди переводчиков) был определенный процент», и французских авторов ей переводить не предлагали. Тогда ей посоветовали заняться скандинавской литературой, потому что скандинавских переводчиков не было. «И я таскала домой большие авоськи, набитые скандинавскими книгами — вспоминала Лилиана Евсеевна, – в издательство по почте приходили пакеты необычайно красивых книг. Они все были в глянцевитых обложках, с замечательными рисунками – и абсолютно пустые. Я таскала эти авоськи, таскала и злилась и думала: как же плохо, что я не могу что-то французское перевести, вот тот-то имеет французскую книжку, этот тоже имеет французскую книжку, а мне ничего не дают… И вот однажды, месяцев через пять, я принесла очередную порцию этих бессмысленных красивых книжек, и одна обложка сразу привлекла внимание, потому что на ней был нарисован летящий человечек с пропеллером на спине и написано: “Карлсон по такет”, что значит “Карлсон на крыше”. Я начала читать и буквально с первой же страницы увидела, что это не просто книжка, что это чудо какое-то». Так, в 1957 году, к советским детям пришел Карлсон, живущий на крыше. Между прочим, «красивый, в меру упитанный мужчина в полном расцвете сил» — это не Лингрен, а Лунгина. Первый выпуск «Карлсона» переводчица, как было положено, снабдила вступительной статьей о том, что автор, Астрид Лингрен, когда-нибудь станет знаменитой. Из-за «железного занавеса» она не знала что шведская писательница давно уже имеет Андерсеновскую премию, самую крупную в мире детской литературы, что ее книги переведены на тридцать языков и что вообще это в детской литературе абсолютно первое имя.

Астрид Лингрен
Из воспоминаний Л. Лунгиной: «Я как-то ее спросила: откуда ты взялась вообще такая?» Я знала ее биографию. Она была замужем за небольшим бизнесменом, работала секретаршей-машинисткой в его бюро. Дети, никакого высшего образования, – дочка фермера. Она говорит: «О, это очень понятно, это очень легко объяснить. Я выросла в тени великой любви. Мой отец, когда ему было семнадцать лет, на ярмарке увидел девочку. Четырнадцатилетнюю девочку в синем платье с синим бантом. И влюбился. Ждал, пока ей исполнится восемнадцать лет, попросил ее в жены и получил ее в жены. Он ее обожал. Мы были довольно бедные фермеры, у нас был один работник и одна работница (это бедные фермеры), мама доила коров, делала всю работу. Но каждое утро начиналось с молитвы отца – он благословлял бога за то, что ему послали эту чудо-жену, эту чудо-любовь, это чудо-чувство. И вот мы в тени этой великой любви, обожания выросли, и это, очевидно, сделало нас такими, с братом. Я говорю: а мама? – “Мама умерла десять лет назад”. Я говорю: господи, а отец? “Отец жив”. – “Как же он пережил, ужасно, наверное, смерть матери?” Она говорит: “Что ты! Он благословляет каждый день бога, что боль разлуки выпала ему, а не ей”.

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *