Человек чести

Некрасов «Через площадь Пушкина ко мне бежал Савва Морозов, корреспондент «Известий», человек степенный, медлительный, осторожный. «Савва бежит»! — Я застыл: что-то случилось… Читал? — воскликнул он. — «Сталинград»! В Знамени»! Могут четвертовать! И автора, и сопровождающих лиц… Уф!» (из воспоминаний писателя Г.Свирского).

Удивительное все-таки влияние оказывает на людей время. Нынешние книголюбы, прочитав «В окопах Сталинграда», оценят повесть по достоинству. Написана просто и доходчиво, характеры героев достоверны, сюжет интересен. В общем, прекрасный рассказ о войне. И только. Однако первые читатели книги |увидели в ней иные, не высказанные на бумаге мысли. Например, в повести, увидевшей свет через 16 месяцев после победы, почти не упоминаются партия и Сталин. И что значит «почти»? «На стене (блиндажа)… портрет Сталина и еще кого-то… с открытым, симпатичным лицом. «Это кто?» — «Джек Лондон». «Почему вдруг Джек Лондон?» «Да так, уважаю его». Далее — полстраницы о Джеке Лондоне. О Сталине — ни слова. Потом друг погибает, и рассказчик забирает портрет писателя себе. А фотография вождя народов? Не упоминается. Уже только за этот эпизод при бдительности тех лет автора действительно могли «четвертовать». Или такой монолог: «И все-таки воля у него какая. У Сталина… Ведь второй год лямку тянем. А он за всех думай. Мы вот тут пятьсот-шестьсот метров держим и то ругаемся. А не понравится что, вылезешь, матерком покроешь или иногда пистолетом пригрозишь… А у него что? Иди разберись… И вот смотри, держит всех нас…»

Ей-богу, прочитал этот отрывок несколько раз и не нашел ничего крамольного. Но то поколение увидело. «Держит всех нас». Чем? Ясно. «Пистолетом пригрозишь». Значит террором. Но это маразм какой-то — в каждой фразе подтекст находить. Однако в современных изданиях этого эпизода в таком виде нет. Он остался в единственной публикации журнального варианта, а уже через год, когда повесть вышла отдельной книгой, редакторы смысл изменили… «И памяти все удержи… и вот смотри, держит же, держит». И без согласования с писателем добавляют от себя: «И до победы доведет. Вот увидишь, что доведет». То есть автор «В окопах Сталинграда» сказал между строк то, что хотел, и его поняли.

Так кто же он, этот бесстрашный человек?

Виктор Платонович Некрасов родился 17 июня 1911 года в дворянской семье. Его бабушка окончила Смольный институт, на балах танцевала с великими князьями и в то же время поддерживала социал-демократию, живя в Швейцарии, куда уехала, чтобы дочери лучше узнали иностранные языки, принимала в своей квартире Ленина и даже тайно перевозила в Россию тиражи «Искры». В 1915 году Некрасовы переселились в Киев. Здесь Виктор окончил сразу 2 института: театральный и архитектурный. Перед войной выступал на сцене провинциального театра, с ее началом вспомнил о второй профессии. Воевал в инженерных войсках, .командовал подразделениями саперов, был дважды ранен, дослужился до звания капитана. Рукопись «Сталинграда» принес в редакцию «Знамени» почти одновременно с выходом в свет постановления ЦК о журналах «Звезда» и «Ленинград». И это сыграло свою роль. Опоздай Некрасов на несколько месяцев, даже отважный Всеволод Вишневский (главный редактор «Знамени») не решился бы повесть напечатать. Но и тогда, осенью 1946 года, ее критиковали, называли «безыдейной», «с недостаточно выраженными мыслями и чувствами, которые вдохновляли наших бойцов на величайшие подвиги» и т.п. Однако ждали высочайшего мнения. Оно последовало. Однажды ночью все газеты со списком лауреатов Сталинской премии пришлось срочно переверстывать. Накануне Сталин собственной рукой дополнил его фамилией «Некрасов».

Да, при всех недостатках в уме Сталину не откажешь. Со своими оппонентами он боролся по-разному. Кого-то уничтожал, кого-то пытался подкупить. Некрасову повезло, он оказался в числе последних. Но в отличие, например, от Булгакова, в конце жизни собиравшего материал для книги о юности Сталина, Некрасов остался верен себе.

Будучи бытописателем, он нигде не восхвалял советский строй, не делал реверансов власти. А потому и она, в свою очередь, относилась к Некрасову с подозрением. Особое недовольство вызвали путевые очерки Виктора Платоновича о поездках в Италию и Америку, которые он совершил в начале 1960-х гг. Вот что писал М.Стуруа в «Известиях» в фельетоне «Турист с тросточкой»: «Некрасову понравились небоскребы на Золотом берегу в Чикаго. Но можно дать справку: один квадратный фут земли там стоит около 20 тысяч долларов. Естественно, что квартирная плата в этом районе по карману только миллионерам… И совсем непонятно, как умудрился советский писатель не увидеть социальных контрастов и классовых противоречий американской жизни, военного психоза, разжигаемого империалистическими кругами…» В это время на столе Хрущева появилось «Дело Некрасова» — досье с доносами на него. На что не случайно на приеме писателей Генсек даже сострил: «Некрасов, но не тот» (потом по Москве гуляла эпиграмма: «Про него пустили анекдот, дескать, он Некрасов, да не тот. Но Некрасов — человек упрямый, и теперь все говорят: тот самый»). Но 1960-е гг. были все-таки годами оттепели, и Некрасова опять выпустили за границу, во Францию. Ему бы поберечься, ответить на доверие каким-нибудь идеологически правильным произведением. Но писатель по-прежнему честен, рассказывает о том, что видел, не хвалит, не обличает, не комментирует, делать выводы оставляет читателям. Властям это, конечно, не понравилось, появились многочисленные замечания, допустим, предосудительным посчиталось наблюдение об аполитичности среднего француза. И хотя в апреле 1965 года «Месяц во Франции» все-таки появился в печати, чувствовалось, что развязка во взаимоотношениях государства и слишком независимого писателя близка. И ее ускорила история с Бабьим Яром. В конце 1950-х гг. руководство Киева собралось соорудить в Бабьем Яре то ли парк культуры и отдыха, то ли стадион, а может быть, и то, и другое. Некрасов одним из первых выступил с осуждением кощунства, он выражал свой протест открыто, где и как только мог, и вместе с присоединившимися к нему другими интеллигентами добился отмены решения. Более того, писатель начал активно ратовать за сооружение в Бабьем Яре памятника. Ежегодно в печальные сентябрьские дни приходил он вместе с другими киевлянами к этой гигантской братской могиле, возлагал цветы. Литературный редактор «Нового мира» А. Берзер рассказывала, как женщины, чьи близкие были похоронены здесь, узнавая Некрасова, целовали ему руки. В 1966 году, в 25-летие начала расстрелов, в Бабьем Яре собралось огромное количество людей, могила была погребена под морем цветов, состоялся митинг, Некрасов на нем выступил. Этого власти перенести не могли. Некрасова обвинили в организации сионистского сборища, начали открыто преследовать, провели обыск в его квартире, он длился 42 часа, собрали и унесли с собой 7 огромных мешков, забрали все книги, журналы, фотоаппарат, пишущую машинку, рукописи, альбомы живописи, которые писатель собирал всю жизнь. Потом 6 дней с утра до вечера его допрашивали в КГБ, за ним ходили, специально толкали на улицах. Еще 8 лет Некрасов прожил в СССР. В 1974 году эмигрировал. Жил в Швейцарии, Париже. Писал, участвовал вместе с Галичем, Синявским, Максимовым в создании журнала «Континент». Умер Виктор Платонович Некрасов в 1987 году.

Однажды, путешествуя по Парижу, Виктор Некрасов обнаружил место, где Атос, Портос, Арамис и Д’Артаньян сражались но дуэли с гвардейцами кардинала. Некрасов пишет: г При кардинале Ришелье дуэли были запрещены, но мушкетеры нарушили запрет – Мы запреты не нарушаем, о иной раз, ох, как хочется. Бросил бы перчатку: «Завтра в 6 утра у Новодевичьего. Выбор оружия — за вами…» Некрасов бросил вызов. И победил.

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *